Как-то раз на концерте одной известной группы моим соседом в зрительном зале был Эдмунд Шклярский. Я сидела прямо позади него и время от времени рассматривала его причудливо остриженный череп. Наше представление об артистах, пожалуй, невозможно отделить от их творчества; сколько бы подробностей о личной жизни человека нам не довелось узнать, для нас, людей сторонних, кумир – это то, что он сделал. Тот мир, который он создал и населил сообразными своим мыслям существами.
Вот и у меня даже сама внешность Эдмунда уже неотделима оказалась от его рисунков – всех этих утонченных фигур с цепкими пальцами и длинными головами. Все же, удивительное впечатление производит его творчество: такое русское и созвучное русскому сердцу и такое не-русское в то же самое время. Веет от его стихов готическими образами Варшавы и Кракова, веет духом повырубленных нынче под кладбища чащоб, славянской тоской на католический манер. Люблю его за это до нытья между ребер.
А, вот что. Напоминают мне его стихи вирши Мицкевича в исполнении Грехуты. Черно-белая пленка, старинный подсвечник, дом с деревянным полом. Больше ничего и не нужно для этой музыки. А ведь когда-то и у нас был такой подсвечник, куда только подевался…



мореЭти последние дни в Москве выписали индульгенцию всем метео-несуразностям декабря, января и февраля сразу. Помню, как раз такая погода стояла, когда я влюбилась в BUCK-TICK. Я ходила по белым тоннелям из ветвей сирени на Звездном бульваре, плотные снежные стены скрадывали все звуки, но не могли приглушить музыку в голове и в наушниках. Хорошо было, хорошо опять.
Чему вовсе не быть, так того не сгубить, а чего не сгубить, тому нету конца не Земле. Эта музыка и этот снег как раз из такого разряда, их нельзя стереть или забыть.





А позавчера еще не наступило этого чудесного снежного безвременья, и я шла домой сердитая, вернее – катилась, проклиная Собянина и его чертову силикатную плитку – словом, занималась делом обычным для любого москвича, пытающегося добраться от метро на своих двоих. Утром обещали, что будет оттепель, а к вечеру поди ж ты, не угадали – подморозило. И всему моментально нашлось объяснение: циклон. А если нет, то антициклон. Ну, одно из двух.
Объяснение есть решительно всему. Зимой -30? Ну понятно, вы же в России-матушке, не на курорт заехали. Зимой +10, почки в январе набухли, как соски Гаана под майкой? Ну так это глобальное потепление! Нет бы признаться: «Я в душе не… почему такая погода. Погода – это загадка, тайна мироздания, позовите шамана».
Но это я, конечно, была еще и прошедшим днем раздражена.
Вначале была у меня вакцинация, потом перевод у педиатра, а под конец – в женском отделении. Пациентка – совсем молодая женщина, есть двое детей; по результатам осмотра предварительный диагноз неприятный. На вопрос о возможных причинах, врач отвечает: «Так у вас же двое детей, это одно из последствий, так тоже бывает». Уже выходя из кабинета, женщина обращается ко мне удивленно: «А у нас во Вьетнаме врачи говорят, что все женские болезни обязательно пройдут после рождения детей. А тут оно вон как!».
Тут и у меня, конечно, брови оказались сильно не на месте.
Ну хорошо, в России эту побасенку еще можно списать на демографию. У нас же де-мо-гра-фи-я, она постоянно куда-то падает, поэтому можно и приукрасить. Но Вьетнам! Во Вьетнаме ежегодный прирост населения чуть ли не 1%! Когда я была студенткой, нас учили, что вьетнамцев 85 миллионов, а сейчас мои собственные студенты учат, что миллионов там уже 96! Это страна, в которой рождаемость пытаются контролировать с помощью системы налогообложения. Зачем, зачем врачи говорят такие вещи, это что, круговая порука такая постсоветская? Ведь можно же, например, ничего не говорить. Или сказать честно: «Женский организм – предмет темный. Исследованию не подлежит. Позовите шамана».
И тут я, конечно, согласилась в уме своем, что женщина чрезвычайно близка к природе. Так же загадочна и непредсказуема, а поэтому непременно всё перенесет и переживет.