Сакураи позаимствовал и переосмыслил в зыбких пределах своей сценической вселенной множество западноевропейских театральных атрибутов и образов. Может показаться, что в какие-то моменты концентрация их просто зашкаливала – например, в рамках шоу тура 13kai wa Gekkou, и в меньшей степени Tenshi no Revolver и Arui wa Anarchy, а где-то их вроде бы совсем нет, но на самом деле они, подобно лунным лучам с подола Гекаты, разбросаны тут и там по ночному небу и порой возникают в самых неожиданных, совершенно «не-театральных», на первый взгляд, местах.
Одним из таких мест стал видеоклип к синглу Sacrifice с первой сольной работы Ацуши. Мрачная, лаконичная гамма, апокалипсис души на фоне убогого урбанистического пейзажа, и вдруг:
Много
Трость и характерная, хорошо знакомая поклонникам Ацуши поза – чуть согнутые, перекрещенные ноги – нам показывают это мельком, как бы между делом, но какой ассоциативный ряд порождает этот краткий эпизод? Откуда возник этот образ-предмет и неестественный, изломанный силуэт ног, подчеркнутый покроем костюма?
Трость на сцене театра и позднее в немом кино стала отражением светских реалий. В XVII в. этот многофункциональный аксессуар стал постепенно вытеснять холодное оружие из списка надлежащих атрибутов европейского аристократа, а затем и джентльмена в более широком смысле этого слова. В начале XX в. трость распространилась так широко, что фактически описала круг и возвратилась к своим функциональным истокам – посоху странника, пилигрима.
Так, тростью вначале обзавелись люди при титуле, затем образованный и поэтичный Вертер из небогатой семьи, а потом и Чарли Чаплин в образе Бродяги – в дополнение к своим нелепым мешковатым штанам, маленькому котелку и огромным ботинкам. Благодаря французам тросточка оказалась в руках артистов кабаре – зачастую не очень одетых (Ацуши нынче и в этом смысле вполне верен канону), но при шляпе и стеке. Поначалу трость была в руке только у кавалеров, причем ее функции как танцевального аксессуара затмевала роль предмета исключительно мужского гардероба и как следствие – символа власти. Полностью одетый мужчина руководит стайкой соблазнительных танцовщиц, демонстрирующих ножки и бедра, строго постукивая палочкой. Разве он не пастырь их? Пастух маленьких разноцветных овечек на каблучках-копытцах? Однако вскоре трость стала появляться и в руках самих «овечек».
Joel Grey and the ladies, «Cabaret»
Но вернемся к комикам-мужчинам. Самая известная и растиражированная поза Чаплина выглядит вот так:
…хотя ноги он, конечно, тоже щегольски перекрещивал, что не укрылось от современных подражателей.
Впрочем, образ Бродяги нес много противоречивых черт. Название и костюм (в особенности штаны и ботинки, которые Чаплин носил не на те ноги) не соответствовали утонченным манерам персонажа. Практически все элементы, которые привлекал для работы Чаплин, уже были использованы другими комиками, но его фигура стала той опорной точкой, к которой не устают возвращаться артисты самых различных жанров и по сей день.
Мотив бродяжничества, дурачества непременно приводит к архетипам средневековым, и здесь, конечно, не уклониться от символики Таро.
Дурак, Шут, Пилигрим не раз появляется в текстах Ацуши. Известно и то, что ему пришелся по душе фильм «Безумный Пьеро» («Pierrot le fou») Жана-Люка Годара.
Примечательно, что современный французский язык сохранил семантику этого словообраза как раз в том ключе, в котором он истолковывается тарологами. Fou – это и дурак, и глупец, и сумасшедший, т.е. юродивый, блаженный, способный вести диалог с божественными силами. Поэт же – юродивый от искусства, его слова приводят в движение стихии, а алкоголь (в Древнем Китае и Японии это, кстати говоря, могли быть даже и галлюциногенные грибы или просто чифирь, который к современному чаю никакого отношения не имеет) является для него проводником на ту сторону, необходимым средством для достижения творческого экстаза, как пейот – для мексиканского шамана).
Например, в лирике к Mudai Ацуши задействует строку на английском «I'm a fool», а затем использует устаревшее японское слово gusha 愚者, «глупец», «болван», «Шут», с помощью которого обозначают соответствующую карту Таро. Возможно, при помощи пассажа «I'm a fool» Ацуши хочет подчеркнуть, что он глупец и шут в прямом смысле, поскольку слово «дурак» написано с маленькой буквы, а затем, уже с помощью кандзи, автор отсылает нас к символике карт.
Шута далеко не всегда изображают лишь с тросточкой, перекинутой через плечо. Нередко можно видеть в его руках и посох для опоры при ходьбе. (Спутники тоже частенько меняются, иногда это пес, а иногда кот).
Не единожды Ацуши задействует в своих текстах образ Пьеро. Как видится, от Шута его отличает «более узкая специализация амплуа», Пьеро скорее слаб, нелеп и печален, чем занят агрессивной рефлексией, хотя и к нему применяются эпитеты сумасшествия. Но вот, что интересно – трость в руках не у него, а у его мучителя Арлекина.
Первоначально это, конечно, была просто увесистая палка или даже дубинка, а еще прежде никакой палки не было вовсе, поскольку Арлекин задолго до того, как стал прообразом Рыжего клоуна и начал вдохновлять декаденствующую молодежь, являлся в образе наивного слуги (дзанни), напарника куда более изворотливой Бригеллы. Выпутываться из передряг Арлекину, а точнее Труффальдино, Тракканьино, Тортеллино и т.д., помогали всё больше незлобная находчивость, удача и жизнелюбие, но французский театр изменил его до неузнаваемости и превратил в насмешника-садиста с хорошо читаемыми демоническими чертами. Трость в его руках – отнюдь не опора божьего странника, а орудие пыток. Это очень хороший пример того, как история предмета через символы и образы Сакураи раскрывает вездесущий дуализм, неоднозначность, к которой он всегда стремился. Вернее, не стремился. Неоднозначность и игра со светотенью – его плоть и кровь, его сущность и среда обитания.
Поль Сезанн. «Пьеро и Арлекин. Марди Гра». 1888 г.
«Арлекин», или «Арлеккино» – позднее имя персонажа; считается, что получил он его в начале XVII в. благодаря актеру Тристано Мартинелли из труппы «Аччези», игравшей в Италии, по приглашению Марии Медичи. Актеры также гастролировали во Франции и других странах Европы. Избранное Мартинелли имя, а точнее его толкования, породили новые, весьма зловещие ассоциации. Полагают, например, что слово «Арлекин» происходит от старофранцузского имени демона из театральных постановок-мистерий. Также этого персонажа нередко ассоциируют с familia harlequin, предводителем демонической процессии (французский вариант германской «Дикой охоты», что роднит Арлекина и с Herla cyning (Erlkönig) – знаменитым Лесным царем).
Но что же палка? Нужна ли она демону лишь для того, чтобы мучить несчастного меланхолика Пьеро? Отнюдь. Ведь, как известно, Дьявол хром – то ли оттого, что одна нога козлиная (или лошадиная), то ли оттого, что он по природе своей колченог, то ли после неудачного приземления после низвержения с Небес.
Думается, что эта поза Сакураи отсылает и к зловещему, чуть неловкому фиглярству «увечного» Дьявола. Собственно, появление трости на сцене Buck-Tick в первую очередь связано как раз с образом Люцифера из Juusankai wa Gekkou.
Это потом появилась тросточка с удобной ручкой для прокрутки из Alice in Wonder Underground, дополнившая образ не то шляпника, не то волшебника-трикстера. Трость фокусника в шляпе здесь оказывается ближе к посоху мага или церковника, что возвращает нас к посоху пастушьему, т.е. к библейским сюжетам.
Добрый пастырь, икона
Но Sacrifice, с которой началась эта беседа с коллективным бессознательным, все же была прежде. Очевидно, Ацуши принес с собою из свободного плавания ворох определенных образов, которые вынашивал уже некоторое время.
В то же время Дьявол Сакураи порой сливается с образом смерти. Ее появление нередко знаменует платок, закрывающий голову и/или лицо. Смерть Сакураи, в первую очередь, дама (и шлюха) и вуаль здесь, как видится, одновременно отсылает к национальным японским мистериями бон одори и просто к атрибутам женского гардероба.
***
Была еще одна знаковая фигура, чья тросточка не только обращала на себя внимание необычным видом, но и обросла многочисленными легендами. В молодости Сакураи относился к этому человеку со вниманием, по крайней мере, его кинематографическую работу упомянул не без приятности. Речь о Безумном Сальвадоре.
Вот здесь можно прочесть любопытную статью о Дали и его любимой вещице: www.mk.ru/culture/2018/02/21/trost-salvadora-da...
«…Великий художник сидел в глубине холла, опершись на изящную трость с массивным серебряным набалдашником. (…)
В ходе беседы, поглаживая ее серебряный набалдашник, Дали сказал:
— Эта трость мне дороже самой жизни. Она принадлежала Саре Бернар.
Я с почтением покосился на трость.
Спустя некоторое время, вне контекста беседы, Дали, вновь поглаживая набалдашник бернаровской трости, неожиданно промолвил:
— Эта трость мне дороже самой жизни. Она принадлежала Элеоноре Дузе.
Я чуть было не полез за разъяснениями, но мгновенно спохватился, прикусил язык и принял как должное новую версию происхождения трости.
Прошло еще минут двадцать. И вновь, явно вне контекста разговора, Дали, погладив в очередной раз серебряный набалдашник трости, принадлежавшей уже и Бернар, и Дузе, как бы, между прочим, оборонил:
— Эта трость мне дороже самой жизни. Она принадлежала Айседоре Дункан».
А вот и статуя Дали в Кадакесе
Что до скрещенных ног Сакураи, то это, конечно, еще и приветственный поклон, в котором соединяется прошлое и настоящее, образы прошлые и образы будущие, перетекающие один в другой, бесконечно, неизбывно, в постоянном стремлении к большей глубине.
За сим кончаю, сделав очередной неловкий круг.