Cкачать BUCK-TICK GHOST бесплатно на pleer.com
Близится граница года, и ткань между мирами истончается. Любой великий праздник – это период безвременья, когда мертвые могут сесть с живыми за один стол. Именно поэтому в эти дни следует блюсти и дом, и себя, и собственную речь особенно чутко. Желаю всем успешного завершения года Обезьяны и радостной встречи года Петуха. Пришло время купить мандариновое дерево и поставить в вазы веточки цветущего персика, причем самое главное – сделать это в своей душе.
трудновыразимое***
Супруг мой питает некоторую слабость к Анне Цучии, потому что она, дескать, кинси. Кинси – это такая непереводимая корейская категория женской (реже мужской) привлекательности, которую ни в коем случае не следует трактовать как «красоту». Скорее это особый сплав сексуальности, умения себя подать и обязательно некой темной иньской энергии, без которой ни одна кицунэ или хулицзинка совершенно не может обойтись. Обсуждать, кто кинси, а кто нет – любимейшая корейская забава, особенно за поеданием кальби или игрой в хато (опционально: покер, маджонг). Так вот, путем общего голосования было выяснено, что Анна Цучия – однозначно кинси, хотя она и из этих, немножко врагов, у которых, как известно, не нога, а свиное копыто.
Есть в ней болезненный надлом, который заставляет останавливать на ней взгляд, с этим не поспоришь.
***
Работы в клиниках много как никогда. Только на прошлой неделе был и гемостаз, и лор, и бесчисленное количество узи, и собрание вакцинаторов, собственно вакцинация, и это не считая перманентного общения с пульмонологами в Национальном научно-практическом центре здоровья детей. Отделение диагностики и восстановительного лечения ННПЦЗД – это какое-то невероятное, неописуемое никакими смысловыми знаками и звуками место силы. Команда врачей, которая на работе постоянно, день и ночь, с чудовищными состояниями, с чудовищными диагнозами, которая не просто вытаскивает детей с того света, а еще и ставит их на ноги, и при этом всегда находит силы для работы с родителями, самой настоящей психологической помощи, которую, как многие считают, они оказывать вовсе и не должны.
В пятницу мы приходим в отделение уже после 11, когда закончен обход. Кем сидит на кушетке, ожидая врача, и болтает в воздухе ногами. Сегодня ему должны сделать рентген и сказать, будут ли ему вырезать часть поврежденной легочной ткани, или он все-таки останется более или менее здоровыми двухлетним мальчиком с надеждой на полноценную жизнь в ближайшие годы. Он ничего об этом не знает, его интересуют новые блестящие ботинки, заботливо зашнурованные мамой, игрушка, лица врачей. В отличие от своей шестилетней сестры он давно не впадает в истерики во время осмотров, уколов, взятия анализов. Трудно описать, какой взгляд появляется у детей, которые часто испытывают боль. Спокойно-внимательный, слишком взрослый. Глаза у Кема неправдоподобно большие, чуть кругловатые и в сочетании с низко прорезанным азиатским веком, с этим спокойным взрослым вниманием, порождают странное, волнительное впечатление.
- Как смотрит! Внима-а-ательно, – воркует медсестра. – Аж мурашки по спине.
В кабинете рентгенолога меня встречает незнакомый доктор.
- О-о-о! Вьетнамский знаете! Люба, иди посмотри, тут переводчик пришел.
Собравшиеся с интересом меня разглядывают, весть о том, что пришла девушка, которая знает «многаязыков» быстро распространяется по катакомбам, в которых располагается отделение рентгенологии.
- А я даже английский в школе не смогла нормально выучить, – сетует одна из самых молодых врачей.
Я стою и смотрю на них всех, выпучив глаза, а потом бессвязно пытаюсь объяснить, какая это все совершенная фигнища по сравнению с тем, что они делают тут каждый день. Как доктор Хаус, только по-настоящему. По-настоящему – это важное уточнение.
- А вы что, вьетнамка на самом деле? – допытывается рентгенолог.
- Нет. Я на самом деле русская. Вроде как.
- Нет, вы меня извините, но у вас что-то со скулами не то...с лицевыми костями черепа...И руки какие-то подозрительные. Вы уж простите, что я так, в костях сразу копаться начинаю, это у меня профдеформация. Знаете, такие типажи среди горцев бывают. Вы не обижайтесь только. Волосы, значит, такие темные, но не совсем черные, а глаза синие или такие вот, серо-синие как бы. Ну и форма лица...
- Все верно, по отцовской линии есть горцы, – сдаюсь я, – горскую кровь, видимо, не пропьешь.
- Ой, ну вы еще раз простите. Все-таки у меня и муж оттуда, я это просто так пропустить не могу.
Вместе с молодой девушкой-врачом, которая жаждет доучить английский самостоятельно, мы ждем результаты снимков. Я готовилась к тому, что буду сейчас говорить родителям, полночи, и подготовка моя состояла вовсе не из поиска медицинской терминологии (что в контексте неразработанности профессиональной вьетнамской лексики тоже бывает нелегко).
Здешние врачи в первую очередь работают с телом, а потом уже занимаются врачеванием душ, а также экспресс-ликбезом, поскольку далеко не каждая мама знает, что такое бронхиолит, обструкция дыхательных путей или пневмоторакс. Но в силу языкового барьера вторую и третью функцию докторов я беру на себя. Я – это тот человек, который говорит: «Ваш ребенок умер у вас в утробе». Я – это тот человек, который говорит: «У вас будет мальчик, поздравляю!». Я – это тот человек, который говорит: «Вашему ребенку нужна операция». И это в тысячи, миллионы раз труднее, чем объяснить на вьетнамском про пневмоторакс.
Уже в кабинете профессора пульмонологии Таточенко В.К. врачи дают волю эмоциям. Фотографируют старые и новые снимки на смартфоны – для истории – смеются, кричат.
- Смотрите, какое у-луч-ше-ни-е! Никакой операции не надо! Как помог преднизолон! Ааа! Скажите родителям, что деструктивных изменений тканей нет! Мы его потом на голове стоять научим, это ему полезно будет. И плавать – обязательно!
Кем рыдает что есть мочи, его разбудили, чтобы еще раз осмотреть и измерить сатурацию, ему пора есть, все слишком шумят и всячески ему надоедают. Когда-нибудь мама ему расскажет, как его спасли врачи из ННПЦЗД, как они смеялись, чуть не плача, глядя на его рентгеновские снимки, а ведь он был одним из сотен, одним из тысяч.
***
От моей ученицы. Устное, непередаваемое. Фыонг Ань, 16 лет, изучает русский язык два года.
- Все-таки хорошо, что я еще и в школу пошла учиться. С тобой классно занимается…заниматься?...Заниматься. Но с тобой я бы никогда не выучила такие слова, как «блин», «пипец» и «анус».
- Что конкретно имеет в виду моя соседка за парте, когда говорит: «Химия – это мясо»?
- Как это правильно сказать, типа ты кусочек дерева в жопе, когда бесит?
- Почему русские такие прилежные? Почему они так много пишут, а? У нас в Азии всем просто лень, поэтому все короткое. Серьезно. Очень жарко у нас.
- Почему вы разрешаете читать школьникам рассказ…про…то, как она переспала с другим и потом они живут в лесу, думали, что муж маньяк…а он был такой несчастный и застрелил…ся? Почему ЭТО в учебнике? Почему нельзя написать про…бамбуки и светлячки?
- Русскую программу по математике и физике мы проходим во Вьетнаме на год раньше. Или полторы? Полтора. Мне было бы очень скучный, если бы каждая задача не была типа календарь майя, потому что я учу русский только два года.
- Как тебе описать мою племянницу? Она черненькая. Кожа очень не белая. Это все, что нужно знать.
- У нас очень жестокие люди. Если у девушки красивые длинные волос…волосы…она их моет отваром из акация. И помело. Ну чтобы аромат и мягкие. А если не очень хорошие, то покупает корейскую косметикс. А если совсем плохие, ей просто говорят – ты некрасивая. У нас вообще как-то…сразу тебе в лицо описывают что как.
- У нее были проблемы с бизнесом. Реальные. И она пошла к медиуму. Я вообще не верю в эти медиумы. Но мне кажется, когда такие проблемы, надо было давно идти.
***
А вот другая ученица прислала фото себя и своих подруг в национальных костюмах. Мне для статьи надо, но ведь и просто полюбоваться не грех. Как все-таки органично на них смотрятся все эти чудовищно яркие расцветки, и как зачастую нелепо – в сочетании с нашей бледной кожей.