День первый
Прилетели в Ташкент ночью, едва спустились по ступеням аэропорта, под одежду забрался чужой, незнакомый еще воздух. Весь город тонет в сухом, медово-мучнистом запахе цветения акаций и магнолий. Аромат этот плывет над белыми домами, белыми же заборами, похожими на неровно склеенный ряд песочного печенья, ударяется в окна белых машин, несущихся по автостраде. Узбекский народ принял в себя множество этносов, и, очевидно, те из них, что были самыми лютыми кочевниками, не изменили ни привычкам своим, ни обычаям. Теперь их железные кони мчатся по асфальтовому полотну – так же дико, так же беспорядочно, так же свободно, как и тысячу лет назад.
Едва успели заселиться в нашу скромную квартирку в Ялангаче, рассвело. Сад подступает к самым окнам, просовывает ветки в бреши кирпичной кладки, вьюном обвивает веревки для белья, протянутые через весь двор. Соловьи, скворцы и ташкентские попугаи слетают прямо на подоконник, спать не возможно – так они надрываются.
Внимание! Вижуал контент, нетолерантное пищевое поведение, гедонизмДень второй
До полудня муж успел сходить на базар и купить мне на завтрак мешок праздничного плова. Такой палов, как здесь говорят, варят из длиннозерного риса, желтой моркови, киш-миша и нута. Мясо нарезают и добавляют в каждую порцию в самый последний момент. Свою порцию я доесть не смогла, запила все это дело двумя чашками зеленого чая, и отправились мы гулять. Потом пришлось выпить еще одну чашку. Дело обычное. Последний раз рис в плове пьет уже в желудке человека, очень он жадный до воды.
Вечером собираемся на дне рождения А. Почти всех мальчиков и девочек в нашей семье называют на букву «а», считается, что такое имя приносит своему владельцу удачу.
Все сидим за одним длинным столом, почти что Вальхалла, если бы она имела место в корейском раю. Меня усадили рядом с дедулей. Ему за 80, на лице старческие пятна, кожа побледнела, сам совершенно седой. Каждый день проходит пешком около семи километров, чувствует себя прекрасно. Говорит, что здоровье человека – это его позвоночник и ноги. Помнит множество удивительных случаев из своей долгой врачебной практики. Не смеется, почти не улыбается, говорит всегда размеренно, с достоинством. Неприлично восточному человеку бурно выражать свои чувства. Бывает, сыновья спрашивают его: «Папа, вы рады за нас? Вы гордитесь?» Дедуля всегда спокойно отвечает: «Рад, сынок, рад. Ты не смотри, что я молчу все».
Долгое, долгое время дедуля был врачом президента, но никогда не кичился ни своим достатком, ни положением. Со всеми и по сию пору разговаривает очень просто - с узбеками на узбекском, с корейцами на корейском, с русскими на русском. А ведь любому человеку слово на родном языке услышать радостно и приятно.
День третий
Всею ордой едем в Чимганские горы. На вершинах еще лежит снег, а внизу сады цветут, розы распускаются, сняли первый урожай клубники и черешни. На Чимган можно подняться на канатке, а можно побродить по горным тропам верхом на лошадях. Я своего пегого конька выбрала сама, а мужу подвели норовистого гнедого скакуна не спросясь. Моя монгольская лошадка ступает осторожно, реку тоже переходит не спеша, почти не оскальзывается на камнях. А мужнин конь встал посреди потока и начал пить, никак его было не сдвинуть с места. Тут уж и мой конек смутился, тоже полез назад в воду. Привыкли табуном бегать, вот и ходят друг за другом.
День четвертый
Утро вновь начинаем с праздничного плова – очень уж он вкусный. Есть еще в Ташкенте жареный плов, он темный, почти коричневый, подают его обычно с чесноком. Но чаще такой плов можно увидеть в Самарканде. А Ферганской долине совсем другой плов готовят, вот вообще.
К плову всегда заказывают лепешку или патыр, а также лук, сбрызнутый уксусом, и салат ачичук из сладких помидоров, лука, зелени и огурцов.
Вечером нас ждут в галерее узбекской художницы Дилором Мамедовой. Встречает нас одноклассница И. – художница и дочь художника, знаменитого Мубарака Юлдашева. Женщина большого ума и строгого воспитания, красивая, подвижная, яркая, она являет собой тот сорт людей, который нашу родину либо давно покинул, либо был ею убит. Рассказывает она, помогая себе обеими руками, будто ваяет что-то в воздухе. Рассказывает про семью одного российского художника:
- А раньше ведь много русских семей у нас жило. В Ташкенте. Старых русских семей. И скажу я вам, порядки совсем не те были. Очень понятные нам были порядки, не было этого всего, чтобы матери при живых детях с протянутой рукой стояли, или чтобы бесчестье какого-то иного толка. Всегда «матушка, вы», «батюшка, вы», очень большое уважение к родителям было, и о семье как-то совсем иначе думали. Сейчас вот все больше о себе думают. Русский человек, он как будто один, в оппозиции находится, причем даже и к собственному родовому гнезду. Я думаю, все это от безбожия. В смысле, не от того, что в церковь мало ходят, а от безбожия.
День пятый
Сколько отринуто московской культурой, сколько отброшено на задворки городской цивилизации. Впрочем, большой вопрос, что же это такое, нынешняя московская культура, поскольку я нынче и понятия не имею, кто такой москвич.
Здесь же с первого дня со мной здороваются все детишки во дворе. Бегут, бегут, притормаживают, роняют подбородки в ключичную впадинку: «Здрааасьте!», и дальше припускают. Здесь уступают место старикам и женщинам. Пожилых женщин называют «мать», а мужчины зовут друг друга братьями. Когда я захожу в мечеть без платка и без юбки, никому не приходит в голову сделать мне замечание, никому нет до меня дела, я никого не интересую. Мои отношения с Богом касаются только меня.
Поздно вечером едем в корейский колхоз. Муж едва не подпрыгивает от возбуждения на заднем сидении такси. Едем мимо полей, складов и амбаров, едем в темноту, едем по пустынной дороге в колхоз «Политотдел» полакомиться корейской лапшой с мясом – кукси. Водитель не знает куда ему деться, пока мы едим, не ехать же назад в Ташкент, время позднее, да и мы другое такси вряд ли найдем. Уговариваем его поесть с нами.
Пока ждем заказ, наблюдаем за парой ласточек, которые кружат над обшарпанными столами. Гнездо прилепилось под самым потолком, недалеко от кухни.
- Хорошее место, – говорит таксист. – У корейцев в домах часто ласточки вьют гнезда. А в плохих местах они никогда не селятся.
День шестой
Минареты словно стрелы с голубыми наконечниками. Синева куполов Хаст-Имам спорит с синевой неба.
Город тонет в цветах. Роза – самый любимый цветок узбеков, самый почитаемый. Алыми розами засажены все сады и парки, все клумбы, все дворовые палисадники. Глазам больно от этих горящих на солнце карминовых пятен.
День седьмой
На базаре Чорсу видели чудеса чудесные, чудеса узбекские, чудеса китайские, чудеса заморские. А китайские чудеса, меж тем, совсем и не заморские, а почти что даже и свои, местные. Адрас, фарфор, сладости, одежда, если скажешь – надо черта лысого, принесут и его.
Уже несколько лет я мечтала оказаться именно здесь, в Средней Азии, чтобы своими руками коснуться тканей Шелкового пути. И вот мечта историка костюма сбылась. Нет наших сил, купили два шелковых ковра, а И. отчаянно торгуется за пять длин бело-голубого адраса со старинным орнаментом. Продавец раскладывает перед ней на прилавке десятки рулонов самых изысканных тканей.
Подруга Малика только вздыхает:
- Ох, ты тут пропадешь. Пойду погуляю, посмотрю тут всякие скалки-малки.
И. хохочет.
- Брюки-мрюки еще посмотри, не забудь.
- Сразу после кофт-мофт, – отзывается Малика.
- Что поделать, – вздыхает И. – Культур-мультур такой.
Уже на выходе с базара видим птицеловов, развесивших мешки со своей хрупкой добычей прямо на ветках цветущих деревьев. Некоторые птицы лежат на земле, тоже в тесных мешках, и беспомощно бьют крыльями. Смотреть на это невозможно, уговорили продать нам трех птиц, чтобы мы смогли их выпустить. Продавец пожадничал и засунул троих в один мешок, вот тогда-то мы и поняли, почему все мешки в красно-бурых пятнах. Перепелов ловят главным образом для того, чтобы потом устраивать птичьи бои.
Моя философия проста. Хочешь есть - убей и съешь, но пусть это будет чистая смерть. Не мучай.
С пакетами, с сумками, с сахарною черешнею в зубах прилетели в Ботанический сад, забрались в самую глушь и выпустили бедолаг.
Долго и терпеливо слушаем объяснения смотрителя музея о том, как дойти до другого корпуса. Объясняют тут так, что хочется достать бумагу, тушь и начать записывать эту песнь Кончака, бесконечную, словно степь, и непредсказуемую, словно воды Амударьи.
- Вот видите там купол голубой? Слева? Да, вон тот. Это вот Новая мечеть. Идите до нее минут пятнадцать, потом магазин увидите. Ну, не магазин вернее, а самсушную. Это старая очень самсушная, там тандырная самса вкусная-вкусная. Попробуйте обязательно. Значит, самсушную пройдете, увидите ресторан большо-ой такой. Обогнете его с правой стороны и в переулок войдете. Перейдете дорогу, потом еще одну дорогу и налево. Там будет дом красный. Из кирпича. Это парикмахерская. Знаете такой парикмахерская? Такой парикмахерская знаете? Ага. Тоже мимо проходите. А потом уже увидите еще один дом, высокий очень, желтый. Поняли? Так вот. Вам не туда.
День восьмой
Самарканд почивает под солнцем, похожим на дно раскаленной джезвы, весь в душной пелене и золотой пыли.
День девятый
А горы разные каждый день. Сегодня всюду пахнет цветущей жудой, и аромат этот смутно напоминает маслянистую облепиху. Небо больше всего похоже на мелкое руно, словно бы лезвия снежных вершин с утра и до ночи терпеливо снимают шерстяной покров с белоснежных облачных овец.
Над Чарваком летит орел. Охотиться летит, высматривает на пастбищах молодых ягнят. Глядишь на него, и тоска берет – отчего ты ему не друг, отчего и ты не летишь над Чарваком, не блестишь на солнце глянцевитыми перьями.
День десятый
На обратном пути в Ташкент снова заезжаем в «Политотдел», всею ватагой совершаем налет на годами проверенный корейский ресторанчик «для своих». У меня чуть саднит в горле, и мне советуют заказать кядя – суп из собаки.
Вопреки обширному русскому фольклору, кядя готовят не из уличных Жучек и Шариков, а из собак специальной «съедобной» породы.
Мясо это очень вкусное и полезное, а собачий жир хорошо помогает при болезнях дыхательных путей. Честно говоря, я почти не знаю корейцев, советских, северных или южных, которые не ели бы собачатину. Если кореец рассказывает вам, что таки да, в Корее едят собак, но он не такой, он за европейские ценности, то, скорее всего, он просто не хочет шокировать своего наивного бледнолицего друга. Тем не менее, корейцы, отвергающие практику употребления в пищу собачатины, существуют. И один из них – мой супруг. Во всем, что касается экзотической, на наш взгляд, пищи, он очень сдержан, и за семейным столом ему бывает нелегко. Старшее поколение очень любит народные деликатесы типа супа из внутренностей, сырой печени и шашлычков из сердец.
- Ким, Цой, Пак съели всех собак! – ржет А., прихватывая палочками бобовые ростки.
- Юлю как-нибудь вставь в эту поговорку, – мрачно парирует муж.
Прощаемся с Ташкентом поздним вечером. Сумки наши пахнут горьким перцем и соевой пастой. От земли исходит сонное тепло. Хочется лечь прямо в палисаднике и придремать, но дома ждут.