Не так давно мы наконец получили снимки от одного из фотографов с Тайваня, с которыми удалось весьма продуктивно поработать в Киото. Труд модели – это всегда большое напряжение, зачастую не самая удобная одежда, макияж, который постоянно боишься испортить, болящие ноги, спина, слепящее солнце в лицо и невозможность почесать нос, но в этот раз все хлопоты и тяготы были совмещены с изрядной долей удовольствия. Нас провели по всему Гиону, показали самые известные, знаковые места, подбадривали, старались рассмешить, когда мы начинали кукситься от усталости. Приятно, что в результате остались довольны обе стороны. На наших фотографиях теперь учат студентов, а мы приобрели красивые профессиональные снимки, которые останутся приятным сувениром в память о путешествии в Кансай. Фотографии, как я и ожидала, получились довольно специфическими – на наш западный взгляд. Азиатские фотографы в своих работах, как правило, стремятся не к тому, что мы называем естественностью, а, напротив, – к некоему идеальному воплощению задуманного ими образа, который зачастую подразумевает отсутствие «изъянов» во внешности человека (морщин, родинок, неровностей кожи), очень продуманную игру света, строго выверенную композицию. Нередко результат работы с рядовыми заказчиками в самом обыденном интерьере или на природе напоминает китайский, японский или корейский глянец. Кроме того, им нравится делать акцент на какой-то одной детали, намекать на пространство, оставшееся за кадром, они очень чутко относятся к свету, любят игру с тенью. В целом, стиль фотографов из ЮВА и с Дальнего Востока всегда хорошо узнаваем. Однако, несмотря на эту специфику, которая близка и понятная далеко не всем гайдзинам, мне кажется, нашим нечаянным знакомым удалось сохранить и живость момента, и такие милые западному глазу несовершенства, что тоже очень приятно.

Разбирая эти снимки, мне вспомнилась одна история, связанная с нашими путешествиями в Киото, которую я тоже записала в дневник, но о которой почему-то позабыла. В день съёмок, уже после того, как мы были отпущены на все четыре стороны – ужинать, переодеваться и приходить в себя, мы зашли в одну традиционную чайную на задворках Гиона. Главный зал и отдельные комнатки были битком набиты народом, так что место нам досталось возле стойки. Стойка была пуста, японцы не очень любят сидеть на высоких стульях, а туристам в этой части чайной не хватало антуража. У нас был только один сосед – мужчина лет 30-35, сидящий в самом конце стола перед раскрытым ноутбуком, в который он почти не смотрел. Одет он был очень просто и неброско, как и большинство местных мужчин, носил очень короткую причёску в стиле сороковых, которая очень чётко обрисовывала его красивый, очень правильной формы череп и открывала уши и затылок. У него вообще было очень типичное лицо жителя западного Хонсю, какое-то даже архаичное, будто бы весь он сошёл со старой выцветшей фотографии времён Второй мировой или даже начала периода Сёва. Мужчина ничего не делал, даже не пил чай, который ему подали, ни с кем не разговаривал и, очевидно, никого не ждал. Он смотрел на официантку, девушку лет двадцати пяти в оранжево-белом осеннем кимоно, которая сновала туда-сюда с посудой, сортировала заказы, искала ещё один экземпляр меню. Просто следил за ней взглядом, а потом, видимо, решая, что дольше смотреть уже неприлично, чуть опускал голову – с тем, чтобы через несколько минут повторить всё сначала. Видимо, она чувствовала этот взгляд и порой боязливо, с едва заметной улыбкой взглядывала на него в ответ и тут же убегала, нагруженная чайным сервизом или закусками, словно пугливый лесной зверёк, быстрее, быстрее, прочь, подальше в чашу зала, наполненного шумными туристами. Заказов было много, и мы прождали своего не меньше сорока минут, а потом ещё около часа наслаждались своим чаем и вагаси. За два часа между этими двоими не произошло ничего доступного глазу, но вместе с тем эта физически ощутимая чувственность, эта потрясающая история движений души, разворачивающаяся в полутёмном зале чайной, была так реальна, что в конце концов наполнила всё пространство вокруг них. Было стыдно, и радостно, и волнительно сидеть в нескольких метрах от эпицентра этого действа, этого в высшей мере интимного акта пьесы жизни. Ещё стыднее было делать эту мутную кривую фотографию, которая всё равно не в силах ничего отобразить, кроме физических реалий, и которая, слава богу, никого не потревожила.



Слайды. Осторожно, большой вес!